Во Вторую мировую США приказали производить танки вместо авто. Пора признать, что мы и сейчас на войне

О вторжении России

Эта война — агрессия России и Путина против Украины с нарушением международных законов. И очень вдохновляет, что США, ЕС и другие прогрессивные страны заявили о борьбе с этим. Но несколько вещей меня разочаровывают. Идет война, и Путин это признает, мобилизует население во время так называемой частичной мобилизации. Но США на самом деле на это не ответили. Как мы не ответили в начале: не признали, что в этой войне на кону стоят наши интересы как демократии. А если бы мы это признали, то что изменилось бы в нашей реакции?

Прежде всего следует сказать, что экономика мирного времени не очень подходит к военному. Когда мы шли на Вторую мировую, то не делали вид, что все нормально. Мы сказали автомобильным фабрикам производить танки. Мы осознали, что рынки не работают хорошо, когда на кону время. А военное время очень важно. Вы не можете сказать: ну, чтобы все перестроить, нужно два или три года. За это время вы проиграете в войне. Экономика рынков проникла в каждый аспект общества. Но ни один генерал еще не выигрывал войну, говоря: давайте используем ценовой механизм в армии. Очень мало компаний использует ценовой механизм в рамках своих компаний.

К сожалению, этот урок трудно усвоить людям по обоим берегам Атлантики. До российской агрессии против Украины мы сражались в другой войне — против COVID-19. Интересно, что в той отдельной войне США признали, что не могут полагаться на рынки. Нам повезло, что за годы до этого мы приняли Закон об оборонном производстве (The Defense Production Act), что дало правительству в контексте войны полномочия предписывать компаниям производить определенные вещи. То есть мы не должны полагаться на механизмы рынка, когда идет война. Идея же интерпретировать борьбу с COVID-19 как войну прошла даже через администрацию республиканцев.

Итак, мы приказали компаниям делать вентиляторы. Другие страны прибегали к более сильному принуждению, используя военные полномочия и приказывая компаниям производить маски и другие средства защиты и тесты, чтобы с ними не было перебоев.

Как это касается войны против России?

Последние 40 лет — это история войн, в которых мы участвовали, не заявляя об этом. США не объявляли войну со Второй мировой. Мы ходили на войну в Корее и Ираке, в Афганистане, но пытались делать вид, что эти войны на самом деле не войны. И для нас это было легко, потому что мы использовали контрактников, необеспеченных людей, для которых служба в армии была лучшей возможностью двигаться вперед. Большинство американцев не должны были сталкиваться с войной. Россия попыталась поступить так же, но ей это оказалось сложно. Вот почему была попытка не признавать войной происходящее. Однако на кону слишком много.

В самом начале российского вторжения люди осознали, что не хотят ядерной войны и нужно ввести экономические санкции против агрессора. И санкции на экспорт в Россию оказались очень эффективными. Значительная часть внутренних авиалиний остается на земле, что делает жизнь гораздо сложнее. Россияне не могут достать чипы, которые им нужны для передового оборудования.

Но должно было быть ясно, что санкции против российского экспорта вызовут проблемы. Потому что россияне продают нефть и газ. А Европа была очень зависима особенно от газа из России. Это пример близорукости рынков и правительств.

Уже в марте, когда стало понятно, что Украина сопротивляется, Европе следовало сказать: мы должны быстро сделать все, чтобы получить больше энергии. Приложить глобальные усилия, в частности, к производству зеленой энергии. Что-то сделано, но нужно было сделать гораздо большее.

Энергия из возобновляемых источников уменьшает спрос на нефть и газ, и это облегчило бы эффект санкций. Но цены на нефть настолько выросли, что санкции пополнили казну Путина и на определенный момент оказались контрпродуктивными. Сейчас цены снизились — и санкции даже на экспорт начнут кусаться.

Когда страны идут на войну, они отдают себе отчет, что возникнет дефицит и механизмы рынка не будут работать привычным способом. Европа в структурировании системы электроэнергии, к сожалению, слишком подверглась влиянию того, что иногда называют неолиберальной идеологией свободного рынка.

Через дерегуляцию в 80-е европейцы сделали цену на электроэнергию зависимой от самого дорогого источника энергии. Теперь им оказался газ. Такую форму дерегуляции мы внедряли в США, в Калифорнии, и это была катастрофа. Возник дефицит, цены были на пике. Дерегуляция превратила рынок электроэнергии в предмет манипуляций. Когда Калифорния усвоила урок и возобновила регулирование, весь дефицит исчез.

Сейчас высокие цены должны стимулировать производство. Но люди думают, что высокие цены — не навсегда, надеясь, что и война не навсегда. Потому предложение не увеличивается. Если у вас стратегия на длительный срок, вы должны убедиться, что зеленой энергии становится больше. Тогда будет результат в увеличении генерации. Но если все оставить рынку, ничего не будет. Рынок скажет: это временная проблема, она исчезнет. И никто не будет стимулировать спрос и предложение. Так, собственно, и произошло.

Есть способы стимулирования без гигантских последствий для дистрибуции. Скажите домохозяйству или предприятию: если вы будете потреблять 80-90% от прошлогоднего объема — то заплатите столько же, но если больше — цена повысится. Это будет подталкивать к экономии.

Подумайте о Норвегии — стране, экспортирующей энергию. Норвежцы много энергии получают от гидроэлектростанций, у них огромные продажи газа. И при этом цена на электричество у них взлетела в семь-десять раз в рамках европейского рынка. Можете вообразить ярость норвежцев? Они экспортируют энергию, а цены на электричество взлетают…

За электричество мы отдаем 3-4% дохода, и тут этот показатель взмывает до 25%. Можете вообразить, какой это стресс для домохозяйств. А подумайте о малом бизнесе… Это может посадить таких предпринимателей на мель и обанкротить. Это также оказывает чрезвычайно разрушительный эффект на финансовые рынки. Потому что люди будут покупать все виды ценных бумаг — деривативы и другие позиции, контракты, которые они не смогут выполнить. В прошлый раз мы видели такое в 2008-м.

Европа не осознала, что идет война, пошла на войну с несовершенной системой регулирования рынка электроэнергии — и это сделало ее очень уязвимой.

Надеюсь, Европа быстро усваивает уроки и меняется. Она начала делать определенные вещи, хотя слишком мало и слишком поздно. В частности, европейцы наконец подошли к тому, чтобы принять налог на сверхприбыль. Но он очень ограничен и касается только ископаемого топлива. И он исключает трейдеров, а высокие цены и гигантские доходы связаны именно с трейдерами электричества. Также под вопросом попытки ограничить цену. Неясно, насколько они будут эффективны.

Обычно во время войны те компании, которые наживаются на войне, казнят. Пока я к этому не призываю. Но своих доходов они не заработали. Если бы энергетический сектор был более устойчив, цены не поднялись бы. Их доходы — следствие нехватки инвестиций в устойчивость. Итак, Европа и США идут на войну, поэтому нам нужен налог на сверхприбыли.

Об инфляции

Большинство эпизодов инфляции последних четырех десятилетий были связаны с избыточным спросом. В таком случае у нас есть действенный инструмент — мы повышаем процентную ставку. Это снижает совокупный спрос, балансирует спрос и предложение и подавляет инфляцию.

Но сейчас другое дело. Имеем высокие цены на энергию, высокие цены на еду. До войны у нас были дорогие автомобили. Производители, кроме Tesla, забыли заказать чипы, а это означало, что они не могут производить авто. Это и привело к увеличению цен.

Обеспечит ли повышение процентных ставок больше газа и нефти, или же больше пищи, или же больше чипов? Нет. Это даже углубит проблемы.

Нам нужно, чтобы некоторые инвестицииослабили ограничения для спроса. Чтобы инвестиции в зеленую энергетику обеспечили больше доступной энергии. Мы 40-50 лет, говорим нашим фермерам не выращивать много. Если сказать выращивать — еды будет больше. Некоторые ограничения — например относительно чипов — решатся сами собой в течение следующих нескольких месяцев.

Некоторые думали, что перебои со снабжением скоро пройдут. Мы не понимали, какой дисфункциональной была рыночная экономика. А должны были понимать, потому что в 2008-м увидели близорукую природу рынка на примере финансовых рынков, в частности в США.

Наша экономика не очень хорошо работает в периоды таких пертурбаций, как пандемия. Она не настолько устойчива, и перебои в поставках более серьезные, чем мы думали в начале. Но это все еще проблемы на стороне предложения. Поэтому повышение процентных ставок их не решит, но приведет к экономическому спаду.

Нам может повезти, война закончится, погода улучшится, мы получим больше еды. Инфляция замедлит темп и в США через несколько месяцев завершится. Но нам может не повезти, если война и COVID-19 продлятся дольше, в Китае будут локдауны, а проблемы с поставками продолжатся. А люди из центробанка, думаю, продолжат поднимать процентные ставки, пока инфляция не снизится, но вследствие безработицы, ценой глубокого экономического спада. Надеюсь, так не будет, но это мой страх.

О новом мировом порядке

Даже после того, как мы выйдем из этой ужасной войны, мир будет иным. США объявили Китай своим врагом. На конференциях, особенно лидеры республиканской партии, озвучивают мнение, что Россия только отвлекает внимание, а мы должны фокусироваться на Китае. В обеих партиях есть те, кто считает Китай угрозой.

Одина из особенностей возникающей новой холодной войны в том, что это война за головы и сердца жителей "третьего мира". И, к сожалению, мы не ведем ее слишком хорошо. То, что мы делали во время пандемии, было ужасно. Мы создали вакцинный апартеид: у нас был доступ к вакцинам, а у жителей развивающихся стран — нет. И эти страны — Индия и Южная Африка — имели мощности для производства. Но у нас были патенты на интеллектуальную собственность на препараты, созданные за государственные средства США и Европы. И мы не разрешили им производить вакцины, хотя адекватное предложение обеспечить не смогли. Мол, мы подадим вас в суд, и вы заплатите гигантскую сумму.

Россия справилась лучше. Она дала свою вакцину "Спутник" и сказала, что поможет странам создать ее. Китай сделал то же самое. Они осознали, что идет война за головы и сердца в "третьем мире". И, к сожалению, они выиграли — частично из-за нашего эгоизма.

Некоторые убеждали президента Байдена поддержать отказ от патентов, о чем просили Индия и Южная Африка. Но Германия, Швейцария и Великобритания сказали "нет". И это сильно повлияло на мировую политику. И это одна из причин, почему сегодня поддержка Украины в войне против российской агрессии в "третьем мире" ощутимо слаба. Мы платим высокую цену за ошибку.

О Путине как угрозе

Нужно четко понимать, что на кону в войне России с Украиной. Одна из самых главных ставок — это международное верховенство права. Если одна страна может зайти маршем в другую, то где мы находимся?

Именно для таких случаев в 1944 г. была создана Организация Объединенных Наций (ООН). Ирак атаковал Кувейт — и ООН ответила. В общем, принцип [верховенства права, согласно которому одна страна не может вторгнуться в другую, — "ДС"] исчезнет, мы вернемся в совершенно другой мир. И не думаю, что хоть кто-нибудь хотел бы в нем оказаться.

Поэтому, во-первых, нужно убеждать людей, что речь идет об агрессии. Это очень важно для Международного верховенства права. Гораздо важнее торгового права или любого другого аспекта международного законодательства.

Во-вторых, Путин — худшее проявление авторитаризма. Вы хотите потерять нашу демократию? Победа России — это победа авторитаризма.

В-третьих, немного эмпатии и отдаем себе отчет: если Украина упадет, дальше будут Молдова, Грузия. Все страны, не являющиеся членами НАТО. И в конце концов он будет угрожать самому НАТО. Эмпатия говорит: если бы я жил в одной из тех стран, хотел бы я, чтобы кто-нибудь пришел мне на помощь? Думаю, ответ однозначен — да.

По публичной лекции Джозефа Стиглица в Вене на Vienna Humanities Festival 2022 (27 сентября 2022 г.) подготовили Ольга Черныш и Алексей Шевнин

dsnews.ua

Опубліковано на сайті: 2022-10-17